Эта повесть не для каждого. Ее нельзя просто прочитать между делом - эту историю любви нужно пропустить через себя, прожить...
Фильм можно посмотреть потом, хотя я уже не могу - сложились свои образы. Сначала книга...
"О себе он почти ничего не говорил. Я знал, что раньше он много ездил, все страны повидал, но в последнее время - нет.
Ну и вот, однажды я его спрашиваю про эту вещичку, что у него всегда
висела на груди. Если поближе подойти, то можно было прочитать имя
"Франческа". Я и спросил, мол, что-нибудь, связано с этим?
Он сначала долго молчал, все смотрел на воду. Потом спрашивает: "У тебя
есть время?" А был как раз понедельник, мой выходной. Я сказал ему, что
времени у меня вагон.
Тогда он и начал рассказывать. Вроде как его прорвало. Весь день
говорил и почти весь вечер. Я подумал, он, наверно, долго держал это все
в себе.
Ни разу не назвал фамилии этой женщины и места, где все происходило.
Но, знаешь, приятель, этот Роберт Кинкейд как стихами говорил о ней.
Представляю, что за штучка была эта невероятная дамочка. Пересказал он
мне еще кусочки из вещицы, которую он написал для нее - что-то вроде
"Измерения "Зет", как я припоминаю. Я тогда еще подумал, что он похож на
Орнета Коулмена с его свободными импровизациями.
Он плакал, когда говорил. Ей-Богу. Плакал по-настоящему. Было во всем
этом такое, что заставляет старых людей плакать, а саксофон - звучать. Я
тогда понял, почему он просил каждый раз сыграть ему "Осенние листья". И
еще я понял, что люблю этого бродягу. Тот, кто способен чувствовать
такое к женщине, сам достоин любви.
Я стал думать о них обоих и о той силе, которая связала так крепко его и
эту женщину. О том, что он называл "старыми тропами". И я сказал себе:
"Нужно сыграть эту силу, эту любовь, сыграть так, чтобы сами старые
тропы выходили из моей дудочки". Черт его знает, но было во всем этом
что-то такое нежное...
Я принялся писать музыку - три месяца сочинял. Я хотел, чтобы
получилось просто и красиво. Сложную вещь создать легко, а вот попробуй
сделать простую! В этом вся соль. Я работал и работал над этой вещью,
пока не понял: "Ага, вот оно". Тогда я еще поднапрягся и написал партии
для клавишных и баса. Наконец наступил вечер, когда я должен был сыграть
ее.
Он сидел в публике, как всегда по вторникам. Вечер выдался спокойный,
народу в зале человек двадцать, не больше. Никто особенно не обращал
внимания на сцену.
И вот он сидит, уставившись на бутылку с пивом, но слушает, как всегда,
внимательно, а я и говорю в микрофон: "Сейчас прозвучит мелодия,
которую я написал для моего друга. Она называется "Франческа".
Я это произнес и посмотрел на него. Как только он услышал имя
"Франческа", посмотрел на меня, руками пригладил длиннющие седые волосы и
закурил свой "Кэмэл". Голубые глазищи уперлись мне прямо в зрачки.
Я тогда заставил мою дудочку звучать так, как она никогда раньше не
звучала. Она плакала у меня в руках, плакала за все те мили и годы, что
разделяли их. В самом начале у меня было похоже, будто звучит слово
"Франческа".
Когда моя дудочка замолчала, он уже стоял около своего столика и улыбался. Потом кивнул, заплатил по счету и ушел." 
Комментариев нет:
Отправить комментарий